Третий курс начался с выполнения партийного задания. Шестого сентября из нас и четверокурсников сформировали парадный расчет. Впереди были ноябрьские праздники, и четыреста человек на два месяца с головой ушли в парадную подготовку.
Четыре с половиной часа - это был тот минимум времени, которое мы проводили на плацу ежедневно. Одиночная строевая подготовка, потом прохождение торжественным маршем пошереножно, потом в составе коробок... Через месяц нас стали вывозить на гарнизонные тренировки. Это была нудная и тяжелая работа. Я бы никогда не подумал, что военным парадам предшествует такой каторжный труд. Мы совсем одурели бы без развлечений. Увольнения до парада были зарезаны, и развлекаться приходилось в процессе, то есть на тренировках. Там было много разных батальонов: десантники, вэвэшники. Но нас интересовали пограничники.
После каждого прохождения наши коробки на какое-то время оказывались рядом. И мы забрасывали мухтаров косточками. Ими предусмотрительно набивались карманы. Мухтары нас называли морковками из-за красных петлиц - и закидывали поэтому морковкой. Так мы регулярно бомбили друг друга, отмечая удачные попадания воплями и улюлюканьем. Большой удачей считалось попадание в фуражку. К сожаленюю, фуражки не падали. Они были притянуты к подбородкам резинками. И настоящим писком считалось добыть в столовой и провезти с собой на тренировку скелет коровьей полу-тушки, а там сдать его в дело запасным. Запасные во время общей тренировки подкрадывались к машинам мухтаров, привязывали кость к заднему борту последнего ЗИЛа и задвигали ее под кузов, чтоб не маячила. Когда мухтары в спешке садились в машины и трогались, всю дорогу за ними волочилась; дребезжала и подпрыгивала большая мосолыжка. Мухтары не могли найти морковку таких огромных размеров, поэтому мы всегда были немного впереди. Так продолжалось до тех пор, пока во время очередного бомбометания одна косточка не попала в голову их шефа. Когда в голову генерала попадают мосолыжкой, это непорядок и нам устроили настоящий террор. Тут же все содержимое карманов было проверено, боеприпасы изъяты, а их владельцы занесены в черный список
После нескольких таких проверок мы утратили свое преимущество и стали отвечать на бомбежку морковкой редкими залпами. Мухтары, не видя достойных соперников, оставили нас в покое.
Парад прошел как всегда успешно. Черные списки были уничтожены, наказания отменены, а батальон отправлен в увольнение. Кроме политических. Эти сидели в роте всегда. Но не всегда знали за что. На третьем курсе в каждой роте уже был определен основной состав команды, которая постоянно была лишена очередного увольнения. Так офицерам на службе было веселей, а дома спокойней.
После парада началась учеба. Но это продолжалось недолго. Приближалось ежегодное первенство училища по боксу.
Бокс в yчилище обожали. За месяц до начала соревнований отменялись все дисциплинарные взыскания, и залетчиков заrшсывали в команду по боксу. Сначала, конечно, записывали спортсменов - боксеров, борцов, просто здоровых лбов - а также желающих. Такие тоже были. Чемпионам потом увеличивали отпуска и шли навстречу на экзаменах. Но массовость занятий этим видом спорта все равно выглядела не образцово-показательной. Поэтому команды доукомплектовывались залетчиками. Перед соревнованиями, конечно, дисциплина улучшалась, но если не было нарушителей, то политические были всегда. При этом командиры рот все равно испытывали трудности с заявлением команд. Бокс в училище ходили в основном смотреть. В местной интерпретации он не выглядел чисто спортивным и более-менее безопасным делом. Иногда оказывалось, что в одной из весовых категорий заявлены два участника. Это значило, что они должны встречаться сразу в финале. Это было неспортивно. Тогда их объединяли с ближайшими весовыми категориями. Получалось гораздо спортивней. В результате маленькие и щупленькие дрались с большими и толстыми. Поэтому многие кандидаты в команду заранее обзаводились справками о наличии болезней. Судили поединки преподаватели с кафедры физподготовки. Один был тяжелоатлет, второй пловец, а трое многоборцы.
Впрочем, им особенно и не нужно было знать правила, потому что рядом с рингом всегда сидел шеф. Так что судили они по уставу. Каждый раз, когда на ринге случалось что-то: нокдаун, борьба в партере или разбитая бровь, - рефери оглядывался на шефа и поступал по его указанию. А шеф не любил команду «Брейк!», зато всегда был на стороне маленьких. Если маленький мог продержаться против соперника поздоровее хотя бы с минуту, а потом еще и достать большого перчаткой, шеф кричал:
- За явным! За явным давай! Ну здесь же все ясно! За явным преимуществом!
И судья начинал здоровому отсчет, доводя его до нокаута. Или сразу из угла ринга, где сидел здоровый, выкидывали полотенце.
Даже если маленький начинал проигрывать, шеф давал ему возможность посражаться. Когда маленькому разбивали бровь или губу, или все сразу, ему вытирали кровь и продолжали раунд. Если его посылали в нокаут, шеф соскакивал с места и кричал:
- Рефери, какой нокаут?! Какой нокаут?! Это даже не нокдаун! Да он готов драться, вы посмотрите!
Маленького поднимали, ставили на ноги, подносили к носу нашатырь и опять командовали: «Бокс»!
Во время соревнований аудитории в училище вымирали... После обеда курсанты, их командиры и преподаватели собирались в спортивном зале. Ожидания зрителей всегда вознаграждались...
То был первый день боев, а завтра во взводе должно было состояться открытое занятие по огневой подготовке. Мы, естественно, удрали на бокс. В батальон пришел подполковник Попов. Он просидел в пустом классе час, потом плюнул. Он знал, где мы, и пошел туда же. Завтрашнее занятие оказалось под угрозой, кровь должна была пролиться неминуемо. Но отлаженная машина учебного отдела дала сбой: проверять семинар никто не пришел. Попов вместо опроса устроил лекцию, успел рассказать нам все, что хотел, а под занавес выдал историю про свое боксерское прошлое.
Вот его рассказ:
Когда я еще курсантом был, бокс у нас тоже любили. И я три года благополучно ходил его смотреть. А на четвертом курсе я залетел. На стрельбах кнопки перепутал. Мы из вооружения БМП - 1 стреляли. Вот я и шарахнул по пулеметной цели калибром семьдесят три миллиметра. Ну, вы представляете: стоит маленькая фанерка на электроподъемнике, перед ним брустверок небольшой, под патрон 7,62 мм рассчитанный. Я в аккурат в этот брустверок, в самый верх, где потоньше, из пушчонки и шарахнул. И прямо в подъемник. По крайней мере, наверное. Потому что потом этот подъемник не нашли. А мишень фанерная в тридцати метрах лежала. Мне за стрельбу-то «отлично» поставили. Цели ведь все поразил. А командира взвода начальник кафедры к себе вызвал и приказал последствия разрушения ликвидировать. И взвод в полном составе с вечера до утра кувыркался: получили новый подъемник, привезли в поле, нашли провода оборванные, подключили. А подъемник не работает. Пришлось еще сорок метров нового кабеля закапывать. К утру закончили. Но взводный сказал, что это для меня слишком жирно: и пять балов получить, и целый взвод во главе с капитаном на уши поставить. В общем, он меня морально подготовил.
Состав команды по боксу ротный объявил за две недели до соревнований.
Чуда не произошло.
- Не ссы, Вован, - сказал мне друг Витька, - Мы их сделаем. - Витек был мастером по боксу и человеком уважаемым.
Я не очень понял, как и что мы будем сделывать, но в следующие дни происходило вот что. Витек забирал меня с самоподготовки и уводил в самый глухой угол училища. Там он полтора часа учил меня уходам, хукам и апперкотам, а потом полчаса просто бил. Через двенадцать дней, когда оба моих глаза заплыли, а лицо стало желто-синим, Витек уверенно заявил, что я готов.
- Ты думаешь? - засомневался я.
- Во всяком случае, тренировать тебя больше нельзя.
Соревнования начинались в понедельник. В субботу и воскресенье я ничего не ел, а только пил сок, чтобы не попасть в категорию потяжелее. К понедельнику был худой и синий. Взводный был доволен и придумал мне новое прозвище: Бройлер.
Участников в моей категории было немного. Хотя меня это не волновало. Задача была простая: достойно проиграть первый бой. Зато ожидание боя было ужасным. Начало - еще хуже. Против меня вышла гора мускулов с третьего курса. По залу объявили, что гора провела что-то там пятьдесят пять боев, из них в сорока восьми победила, из них в девяти нокаутом. А я был похож на подростка, которого бьют все. В первом раунде он просто надо мной издевался. Вокруг летали такие, плюхи, что попади он в меня, я бы уже не встал. Ей Богу, если бы даже мог, все равно не встал. Больно страшно было. Во втором раунде он успокоился, но мне от этого стало только хуже: теперь он стал попадать. Я старательно убегал и закрывался, но даже от его ударов в перчатки опрокидывался спиной на канаты. Спас меня гонг. Третий раунд этот шкаф начал психической атакой. Молотил меня, как хотел. Я уже не убегал, а уходил задом. А потом уползал. Даже забыл, что его тоже нужно бить. Так продолжалось почти три минуты. И вдруг до меня дошло, что он сдох. Свою задачу он выполнил: я весь бой бегал от него и ни разу не ударил. Я вроде тоже был доволен. Меня до сих пор не унесли. Мы по инерции танцевали на ринге заторможенный брэйк-дэнс, и тут я совершил глупость. Я его ударил. Не знаю, что вдруг на меня нашло. Он как-то вдруг руки опустил и совсем открылся. «Ну, была-не была», - что-то такое в голове у меня промелькнуло, я глаза закрыл и как махну! Чувствую, попал. Открываю глаза: лежит. Короче, нокаут. Что тут поднялось! Кто орет, кто свистит! А до меня только тут дошло, что еще раз драться придется. В раздевалке меня толпа окружила, взводный прибежал, говорит:
- Ну, Володя, что ж ты раньше молчал, что ты боксер? Был бы вон, как Виктор, гордостью роты!
Ага, гордостью. На следующий день я опять в углу ринга сидел. Смотрю, выходит мой оппонент. Весь то ли в пуме, то ли в рибоке, или еще черт знает в чем. Его объявляют: чемпион того-то и сего-то, в общем, КМС. Если бы я все его заслуги услышал, драться бы не стал.
Ну, начали мы. Этот парень меня бил очень правильно. Я на первых же секундах в лоб получил, изображение у меня поплыло, я его, значит, фокусирую и думаю: а что это меня не бьют больше? Гляжу, а судья мне считает. Нокдаун. Я уже хотел ножки подломить - думаю, минута позора, зато сохраню здоровье - да слышу со всех сторон орут: «Да-в ай, Во-ва»! Это я потом узнал, что второй тоже Вовой был. А тогда я духом воспрял - шутка ли, весь зал поддерживает - в стойку стал, и судья снова нам: «Бокс»! Во втором раунде он меня тоже погонял. Несколько раз так в живот зарядил, что дыхание прекращалось. Ну, Витек-то меня, конечно, сильнее бил. Не сдался я. «Ладно, думаю, - В третьем раунде ты уже не такой грозный будешь, я с тобой поквитаюсь». Только подумал, он мне опять раз - в лоб. Фокус навожу - судья мне считает. Стойку изобразил - гонг. И в третьем раунде эта машина меня давила, как хотела. Я смотрю, ВIDКУ, что он И сам устал, и совсем не быстрый уже, а бить страшно. Вдруг даст опять в лоб? А он меня методично молотит.
Время идет, трибуны орут: «Да-вай, Во-ва»! И я опять сглупил: как дам ему прямым в голову! И думаю: лучше бы не попасть, а то вдруг завтра на ринг? Попал я. Смотрю, оседает хлопчик. Его двое в угол отнесли, трибуны снова орут.
Меня тут же в чайную ведут, тортом угощают. Я - национальный герой вроде как Шутка ли, кэмээса по боксу завалить? Теперь, думаю, надо драться до победного.
На следующий день мне объявляют: ты, мол, уже в финале. Полуфинал соперник заболел, простудился. Так что денек я отдыхал. Надоел он мне за эти дни. Вечером приходит Витек и докладывает:
- Ну, Вован, ты чемпион!
- Что, - говорю, - Еще один заболел? У нас эпидемия?
- Нет. Не заболел. Но ты его сделаешь. Он против тебя слабоват. Можешь его сразу мочить.
На следующий день смотрю: мой-то на велосипед похож. И объявили его нормально. Просто какой-то там Пупкин, и все. Без всяких этих «провел пятьдесят пять боев»... И еще первокурсник. Вчера случайно побил кого-то. В общем, вполне нормальный пацан. По виду шахматист.
Начал я его бить. Лупил от души. Гонялся за ним по рингу как кот за мышонком. Но он живучим оказался. Правда, я толком-то попасть по нему не мог, все в перчатки да в перчатки. Но задолбил крепко, даже бровь разбил. В третьем раунде он никакой. Я его два раза так в углах зажимал - как он через канаты не улетел - не знаю. Только не ложится он - и все. Нет, думаю, я тебя додолблю. И тут раз, замесил я его снова в углу крепко, он едва вышел, гляжу, ручонки у него ниточками висят. Ну, я как размахнулся! И тут у меня выключили свет.
Включили его очень белым таким. Стены тоже были белыми. И еще какая-то тетка в колпаке мне вату вонючую в нос совала. Я эту тетку узнал. Потом. Медсестра это была наша, Катерина. Она увидела, что я в себя пришел, и убежала сразу. В медпункт еще одного финалиста принесли.
А меня на следующий день часами наградили. «Командирскими». В роте стенгазету выпустили с моей фотографией и подписью: «Вице-чемпион училища». И братва несколько дней еще меня в чайную водила, как самого уважаемого человека.
Недовольным остался только командир взвода. Он так и не поверил, что я никогда раньше не занимался боксом, и жалел о том, что меня нельзя будет выставить на соревнования в следующем году.
А у нас на бокс попал Эдик. Он был в другом взводе, но это не мешало нам корешиться. С Эдькой уже третий год еженедельно случалась одна и та же история.
Рядом с его кроватью стояла кровать Миши Гарбузова: у Миши было много недостатков. Нет, парень он был не плохой, но еще на абитуре зажал ящик пепси-колы. Сначала сам вызвался так отметить свое поступление, а потом стал откладывать праздник, в чем преуспевал четыре года. Еще Миша был известен тем, что на первом курсе испугался стрелять из гранатомета и закопал в снегу выданную ему гранату. Мы тогда приготовились просеивать через сито поле, но Мишу быстро вычислили, и он показал ямку. К тому же Миша был толстым и очень умным. Из-за такого букета его не любили каптеры. Эти по-своему понимали идею справедливости и каждый раз в бане выдавали Мише короткие и узкие портянки. Поэтому вечера после бани Мишель проводил в тренировках по их наматыванию. Как правило, у него ничего не получалось. И он шел к Эдику. К каптерам Миша не обращался, потому что те сразу его посылали.
- Эдик, - говорил Миша, - Вон у тебя какие портянки классные. Зачем тебе такие большие? Их мотать долго. Давай поменяемся?
Эдику действительно имущество выдавалось хорошее: с каптерами он дружил. Но Мишу он тоже чуть-чуть недолюбливал. Самую капельку, ровно настолько, чтобы не раздевать себя ради него, тем более что намотай он маленькие портянки на свои худые ноги, он стал бы просто вываливаться из сапог.
- Отвали, Миша, - говорил ему Эдик.
- Ну и ладно, я все равно ночью их поменяю.
Миша действительно по ночам вставал и подсовывал Эдику свои лоскутки. По утрам после этого Миша улыбался, а Эдик ругался. Но отнимать на глазах у всей роты не бог весть какое добро было глупо. Поэтому Эдик боролся по-другому. Много раз он вставал перед самым подъемом и делал обратную замену или сразу после отбоя свои портянки заправлял под Мишин табурет. Получалось, что Мишель сам возвращал все в исходное положение. Эдик от этого тащился. Еще Эдька как-то ночью умудрился прибить мишины сапоги к полу. Точнее, пришурупить. Миша утром проявил чудеса героизма, пытаясь сдвинуть сапоги с места, но на построение опоздал. Старшина влепил ему наряд вне очереди. Когда выяснилось, что сапоги посажены на шурупы, пришлось факт порчи военного имущества расследовать. И Эдик получил пять нарядов от командира роты. Так они сосуществовали два с лишним года. А потом Эдик сорвался. Встав наутро после бани и увидев улыбающегося Мишу, он все понял. Можно было бы снова внести в ответные действия элемент творчества, но Эдику так надоели эти выходки, что он взял и зарядил Мише в ухо. Мишеля от Эдика оттащили. Он бы просто задавил его массой. А так вышло еще хуже. Эдика за глумление над Мишей командир взвода записал в команду по боксу.
- Ничего, поприкалываемся, - обещал Эдик перед первым боем. Он был худым, но тяжелым, попал в приличную весовую категорию и принципиально не стал брать уроков мордобития. Историю Попова Эдик тоже знал и на предложения Потряса отвечал:
- Да ну на фиг. Еще дойду до финала. А я ещё жить хочу.
Отбоксировал Эдик достойно. Мастер спорта вырубил его первым ударом.
А до этого он три минуты не мог его достать. Болели мы за него до хрипоты, до изнеможения. За других, конечно, тоже. Но за него особенно. Вообще команда от нашей роты была самая многочисленная. Политические участвовали все. Это было зрелище. Народ валом шел смотреть, как боксер будет драться с бегуном, штангистом или ротным писарем. Третий раз подряд чемпионом училища стал Потряс. Остальные наши повылетали на разных стадиях. Зато бокс стал в роте настоящей манией. Больше он напоминал гладиаторские бои. Происходили они в вотчине Потряса - кладовой с вывеской «Лыжная база». На лыжной базе мы коллективно съедали приходящие посылки, в углу Потряс настаивал бражку, а по вечерам в этой кладовке дубасили друг друга перчатками любители острых ощущений. Еще там хранились лыжи.
