Завтра нам предстояло последнее боевое крещение. Второй месяц седые полковники, прошедшие Анголу, Кампучию, Вьетнам рассказывали батальону о достоинствах и недостатках Советской Армии. Из всего этого я понял одно: самое слабое место у наших - маршевая подготовка. Поэтому в программу обучения ввели обязательные пешие марши. Офицеры вовсю смаковали ужасы пеших переходов. Майер сказал, что после первого марша из роты уйдут последние случайные люди. Но это как-то не укладывалось в голове.
Я и Потряс сидели в роте и укладывали вещевые мешки. Сашка Потрясов вытаскивал меня из всяких военных трудностей. Я старался отвечать ему тем же. В общем, мы были друзьями. Я решал проблему:
- Слышь, Потряс, ты теплое белье на себя наденешь или в мешок сунешь?
- В мешок. Третий курс говорит, что на марше в нем рехнуться можно.
- Да ну... На улице холод собачий. А если завтра еще холоднее?
- Посмотрим. А ты оденешь?
- Ну.
- Тогда вот, - он протянул мне две банки консервов. - Запихни к себе Хмурый жорж. У меня битком. Восемь банок
- А зачем?
- Тормозишь? А хавать что будешь? То, что в столовой? Ну ты наивный... Ставлю тебя на довольствие.
Он оттащил вещмешок к своей кровати. Через два часа рота легла спать.
Завтра... Что предстояло нам завтра?.
Поперек кузова лежали доски. На улице, несмотря на октябрь, был настоящий мороз. Я сидел и радовался, что не снял белье. Потряс был синий. Под носом у него висела капля. Колонна машин медленно катила в учебный центр. Прошло около часа, как мы выехали за КПП училища. Я надеялся, что нас довезут прямо до места, и благодушно рассматривал лица своих товарищей. По наличию капли под носом я угадывал, кто в белье, а кто нет.
- Э, нос вытри, - пихнул меня в бок Потряс. - Что сопли развесил? - и захихикал.
- Что ржешь? Сам вытри, - я обескуражено провел рукавом шинели по лицу.
Машина остановилась. Взвод высадился, построился в колонну по три, сержанты проверили оружие. Не прошло и двух минут, как Порошин - наш взводный - отдавал боевой приказ на марш.
И мы пошли. Темп был взят неслабый. Рота шла молча. Никто не знал, сколько придется топать. Я тащил вещевой мешок с обычным тревожным содержимым, на спине еще болтался плащ от ОЗК, на правом плече - автомат, на поясном ремне - чехол с защитными чулками. Но донимали меня два других предмета: каска и противогаз. Каска нестерпимо сдавливала голову, а противогаз мы просто так с собой никогда не брали.
- Ты как, Длинный? - дернул за шинель Сашка.
- Нормально, - выдохнул я, чувствуя, как по спине и ногам течет пот. - Смотри, - Потряс показал на Яна.
Ян поступил учиться из войск, младшим сержантом, и по всяким военным штучкам считался большим авторитетом. Он шел в первой шеренге и был похож на кузнечика: полы его шинели были задраны и завернуты под поясной ремень. Это выглядело забавно.
- Ну и что? - не понял я.
- Э, Длинный, так ногам легче, идти свободней. Понял?
- А-а.
- Делай, как он.
И задрал свою шинель. Я попробовал сделать то же самое, но быстро остыл: мешала болтающаяся на заднице пехотная лопатка. Сашка себе шинель подоткнул.
Лопатку он отстегнул и сунул Процену. Тот на ходу приторочил ее Потрясу к вещевому мешку.
- Слышь, Длинный, давай лопатку отстегнем? - и Сашка вцепился в мой ремень.
Он сделал это так неожиданно, что я неудало кивнул головой, каска от резкого движения съехала и дала по переносице.
- Иди ты! И так дойду.
Я продолжал шагать. Ступни горели. Шли второй час. Рота по-прежнему двигалась молча, слышны были только негромкие голоса офицеров.
Взвода стали постепенно отставать друг от друга. Нам то и дело приходилось бежать, догоняя третий взвод. Первому взводу было намного легче: он никого не догонял. Сзади не выдержал Процен:
- Первая шеренга, хорош тормозить! Из-за вас бегаем!
- Процен, рот закрой, - обернулся Ян.
- Тставить азговоы! - рядом появился Майер. Он шел вровень с нашим четвертым взводом, о чем-то разговаривая с Порошиным. Оба смеялись.
Взвода снова растянулись. Опять взводный погнал нас бегом. Процен зашипел:
- Первая шеренга, из-за вас бежим!
- Тставить азговоы! - оборвал его Майер. - Что, не устали? - спросил он, и этот вопрос прозвучал настораживающе. Майер побежал в голову колонны и там скомандовал:
- Певый взвод, песню запе - вай!
Взвод на удивление хорошо взял первый куплет.
- Тставить песню. Второй взвод, запе - вай!
Второй взвод запел похуже. Но ротный поставил им зачет. Третий взвод бегал больше второго и первого и запел плохо. Майер скомандовал второй раз и долго морщился.
- Хит-парад! У-а-а! - заржал Процен.
Майер услышал и поравнялся с четвертым взводом. Он шел спиной вперед, вровень с первой шеренгой, губы его опять были презрительно искривлены. Процен единолично решил участь взвода.
Да и запели мы убого. Майер скомандовал нам второй раз, третий, а мы все издавали нестройное мычание.
- Взвод, павое плечо впеед, бегом - маш! Пямо! - скомандовал Майер и послал вдогонку, - Не можете петь - учитесь бегать!
Колонна роты продолжала идти вперед. Полторы сотни ног трамбовали неизвестную асфальтированную дорогу, которая уже много километров петляла по лесу. Наш взвод был Луной, а остальная рота - Землей. Мы бегали вокруг ротной колонны, а Майер продолжал слушать строевые песни. Когда счет кругов перевалил за десяток, нас сменил пятый взвод. Его очередная песня командиру роты не понравилась. Я шел на автопилоте. Лямки плаща за спиной разболтались, этот резиновый сверток сваливался с меня то вправо, то влево.
Тесемки попадали на горло и душили. Я судорожно хватал ртом воздух. Несколько раз кто-то из впереди идущих терял защитные чулки. Они выпадали из колонны взвода, следующий взвод проходил прямо по ним. Владельцу приходилось ждать, пока по чулкам пройдет вся рота, подбирать их и догонять своих из хвоста колонны.
Вдалеке показались огни.
- Все, Длинный. Пришли, - дышал в спину Потряс.
- Пацаны... - вдруг рухнул шедший рядом со мной Толик. Ему не дали упасть, подхватив на руки.
- Мешок, мешок заберите! - орал Сашка. Я выхватил вещевой мешок, гордый тем, что у меня хватает сил кому-то помочь. Но сделал я это неловко, тесемки от плаща сдавили горло. Потеряв равновесие, я упал на спину впереди идущего. Кто-то вовремя потянул меня вверх за воротник шинели. Сашка снял с меня каску, оба вещмешка тоже забрали. Один потащил Ян, другой закинул на плечо Порошин. Все это время взвод шел. Из-за двух падений мы снова отставали. Порошин погнал нас бегом. Я бежал, тупо уставившись в чью-то спину. Она отдалялась от меня. Больше я ничего не видел. Не было ни чувств, ни желаний, не было даже боли.
- Все, Длинный, все. Теперь пришли, - слова Потряса донеслись как будто бы из другого мира.
Картинка перед глазами плыла, но я увидел знакомый по абитуре казарменный городок. Роту завели в казарму и дали двадцать минут снять и заправить снаряжение. Старшина - по прозвищу «Толстый» - с важным видом прохаживался по расположению и ежеминутно орал. Он не шел маршем с ротой, а приехал на машине с имуществом.
Нательное белье было насквозь мокрым. Ноги стерлись в нескольких местах. Я заклеивал мозоли лейкопластырем и с завистью смотрел на Потряса. Он переодевался во все сухое. У него даже были запасные портянки. Свои я повесил сушить на батарею и одел вместо них носки. Ноги теперь неуютно болтались в сапогах. Носки сразу стали мокрыми.
Рота построилась на улице. Сто пятьдесят человек стояли в одном ПШ, разгоряченные, со стертыми ногами. Старшина повел роту в столовую не через плац, а вокруг.
- Урод толстый! - кричали ему из строя.
Толстый раз за разом останавливал нас и возвращал к казарме. Рота в полный голос поливала матом. До столовой - пятьдесят мётров - мы шли пятнадцать минут. На входе выяснилось, что ужин задерживается на полчаса. Старшина завел колонну на плац и скомандовал:
- Рота! Песню запе - вай!
В ответ рота заругалась.
- Стой. Равняйсь. Смирно, - прореагировал Толстый. - Строевым шагом марш. Песню запе - вай!
Строй опять заматерился. Старшина как будто не слышал. Он с ненавистным хладнокровием останавливал роту и снова командовал «Строевым шагом» и «Песню». Так мы шагали все сорок минут. Ян обернулся из первой шеренги и сказал вполголоса:
- Короче, надо петь. А то жрать холодное будем.
Догадка пробежала по взводам. И мы запели, кто в лес, кто по дрова, коверкая песню как только возможно и успевая вставлять в текст слова про Толстого. Он остановил роту еще раз, а потом еще раз. Нам, пришлось спеть хорошо. Настолько хорошо, насколько могли.
На ужин давали картошку с рыбой. Картошка была хорошая, а рыба дрянная. Я вышел из столовой голодным.
Когда дежурный скомандовал «Отбой!», рота сначала притихла, а потом завозилась и зашелестела. Все полезли за консервами. Потряс достал вещмешок, вытащил две банки тушенки и полбулки хлеба.
- Длинный, иди сюда! - махнул он.
К нам присоединились еще четверо, кто с чем. Из Потрясовской кровати сделали стол. В столах оказалась вся казарма. И рота взялась за Хмурого Жоржа. Офицеры и старшина не показались. Наевшись, я уснул.
- Рота, подъем! Построение через одну минуту! Форма одежды номер четыре.
Я вскочил и бросился к табурету с формой. Добраться до него не удалось. Андрюша со второго яруса тоже выполнил команду. Он сиганул сверху на мою спину. Мы шумно грохнулись, скинув форму с двух табуретов на пол. Процен захрюкал от удовольствия. Остальным было некогда. Они судорожно наматывали невысохшие портянки и застегивались на крючки и пуговицы.
- Осталось сорок секунд! - орал старшина. По моей форме пробежали две пары сапог. Я натянул брюки, схватил китель.
- Осталось тридцать секунд! - надрывался Толстый.
Я не успевал. От спешки получалось еще хуже. Главным было не оказаться последним во взводе, и тем более в роте. Последних наказывали.
- Смирно! - рявкнул старшина.
От Толстого меня отделяла колонна. Он меня не видел. И я тихонечко продолжал застегивать пуговицы на кителе.
- Вас что, не касается? - схватил меня за руку замкомвзвод.
От Фиронова я этого не ожидал. Но мне крупно повезло: не оделась половина роты.
- Минута времени - заправить обмундирование - отбой! - надулся Толстый.
Рота отбилась. По второму подъему Андрюша тоже сиганул на меня. Рота снова не успела. Я и Андрей оказались последними во взводе. Тренировка продолжалась еще полчаса. И я постоянно опаздывал. Самым трудным было впихивать в сапоги распухшие ноги. Очередная попытка закончилась подлой выдумкой Толстого:
- Смирно! Товарищи замкомвзвода, проверить форму одежды. Всех, кто не успел, на карандаш. Фамилии мне.
Первым Фиронов записал Андрюшу. Команда застала его в двух шагах сзади строя. Меня пронесло. Здесь я услышал голос Фиронова:
- Рукава - к осмотру! - Фиронов подошел вплотную и ткнул пальцем: - Что это, а?
На манжетах у меня были застегнуты по одной пуговице вместо двух.
- Опять вы! - фыркнул Фиронов И записал меня в свой листок «Долбаный суворовец», - подумал я и сказал:
- Ну.
- Не «ну», а так точно. Вы у меня теперь - черный человек.
Рота наконец построилась, скатала постельные принадлежности и потянулась на улицу. Белье не высохло за ночь, я напялил его сырым. Пока мы тренировались, первая и третья роты заняли плац. Пришлось отходить подальше. Холод быстро забрался под китель и брюки. Я недоумевал, почему нам не дали одеть шинели. Мы топали куда-то в утреннем холоде, неся перед собой рулоны из матрацев, одеял и подушек, и ничего, кроме них, не видя.
- Рота, стой! Товарищи курсанты, вы идете не в ногу, - объявил старшина.
- Равняйсь! Смирно! Шагом - марш.
Пошли. Идти в ногу было невозможно. И еще не хотелось слушать Толстого. Мы игнорировали старшину до тех пор, пока не стало ясно, что идет время утреннего туалета. В ногу мы все-таки пошли и матрацы выбили, но умыться не успели.
Так началось воскресенье. До обеда Майер проводил с ротой занятия по внутреннему порядку. Я стоял в строю и в течение трех часов слушал его рассказ.
Ротный объяснял, как должны лежать в прикроватной тумбочке зубная паста, щетка и мыльница. Майер без устали выстраивал их в верхнем ящичке то в одну шеренгу, то в колонну по одному, меняя в этом строю направляющих и левофланговых. Мне это нравилось, потому что когда Майеру надоело, он оставил нас в распоряжении замкомвзводов. А эти устроили отбои и подъемы. Фиронов два раза вычислил меня с не застегнутыми пуговицами. После обеда рота занималась подгонкой снаряжения, а после ужина готовила внешний вид. Но я узнал об этом потом. Сразу после ужина под руководством старшины я отправился мыть туалет.
В девять утра взвод стоял на тактическом поле. На спинах было навьючено все, что тащили с собой на марше. Когда рота убегала из казармы, старшина издавал истошные вопли по поводу бардака в расположении. Вчера после отбоя мы опять плотно поужинали, а утром куда-то опаздывали, и никто не занимался уборкой. Под кроватями стояли пустые консервные банки, пол был усеян крошками, в тумбочках лежали пакеты с недоеденным хлебом. Я переживал за две банки тушенки, которые выложил из мешка в тумбочку, чтобы не таскать. За них могли наказать. Еще их моги стырить. Или банки забрать, а меня наказать. А еще с утра выяснилось, что с моей шинели кто-то снял хлястик. И моей каски на стеллаже не было. Фиронов пялился на меня глазами бешеной селедки. Я вспомнил про не застегнутые пуговицы, сплюсовал их с хлястиком и решительно бросился устранять недостатки. Хлястик удалось одолжить у дневального по роте. Каску я выбирал из тех, что остались. Осталась всякая дрянь, в основном такие как бы остроконечные каски, на маленькие головы. Они были неудобными, потому что не налазили на шапки и сваливались от любых движений.
Теперь я стоял в двухшереножном строю. Занятие только началось. Тема была «Отделение в обороне». Когда мы не стояли, мы бегали на время по окопам с бетонными стенками. Надо было быстро залезать в перекрытую щель и быстро вылезать оттуда. Потом предстояло выполнить еще кучу всяких нормативов. Неприятности начались почти сразу. Преподаватель объявил, что сначала надо выполнить нормативы по посадке в БМП и высадке. Меня назначили командиром отделения. То есть мне надо было на всех кричать и еще лучше всех что-то там делать.
По команде «По местам!» отделение бросилось в машину. Я с наводчиком полез на броню, к башенным люкам, остальные ныряли в десантное отделение. Настроен я был решительно и горел желанием себя показать. Когда мои ноги опустились В люк, полы шинели задрались, зад расширился и застрял. Я с силой толкнул задницу вниз, но только застопорился еще прочнее. Время шло на секунды. Я снова и снова пихал себя внутрь башни, проталкивал в люк шинель, а наводчик уже тащил меня снизу за сапоги. Наконец удалось нащупать главное препятствие: пехотная лопатка вздыбилась поперек спины и стала стопором. Подпрыгнув вверх, я прижал лопатку рукой и бухнулся в люк Плечевая лямка зацепилась, за неизвестный крючок, мои восемьдесят килограммов повисли в башне, как авоська с картошкой на безмене. Каска свалилась на лоб и саданула по переносице. Я дрыгал ногами и матерился, пока не сорвался с крючка и не упал на место командира.
- Длинный, ты, наверно, минуту садился, - сказал мне Сеня.
Я от души ему позавидовал. Наводчик был в два раза меньше меня ростом.
- Мелкий, ты в люк как бычок проваливаешься. Не зли меня, а?
Сеня заржал. Подали команду "К машине". Я рванулся вверх, но автомат зацепился за что-то ремнем у самого полика. Я дергал ремень со всей дури, пытаясь высвободить его. Ничего не выходило. Пришлось броситься вниз, отцепиться и снова штурмовать дырку в башне. Я в нее не пролазил. Защитный плащ свесился на правое плечо, расширив меня в полтора раза, его тесемка привычно захлестнула шею. Секунды, бежали. Я толкнулся двумя ногами и выскочил наружу. Одна тесемка порвалась, плащ волочился по броне. Схватив его в руки, спрыгнул на землю. Каска ударила по носу. Весь взвод уже построился. Мое отделение получило двойки за оба норматива.
Взвод выполнял эти нормативы еще три раза. Я опускался в люк и выпрыгивал из него примерно так же. Только плащ от ОЗК теперь таскал под мышкой. Отделение продолжало получать двойки. Преподавателю это надоело.
Меня заменили. Теперь я нырял в десант. Это у меня получалось. Но настроение было испорчено. В конце - концов отделение получило "четверки".
Только меня это уже не интересовало. Я вошел в режим ожидания. Через три часа занятие закончилось.
После обеда рота снова готовилась к тактике. Я пришивал оторванную тесемку, отлетевшие бирки, искал свою каску под номером «105». Наконец пришло время ужина. Но он не принес расслабления. Замкомвзвод был вызван к командиру роты и вышел от него злой как собака. Взводу он объявил время для личных потребностей. А мне пришлось мыть полы в расположении. Я вынес и выбросил целую коробку пустых консервных банок. В моей тумбочке после занятий стояла только одна банка тушенки.
- Потряс, ты тушенку не брал? - с наивной надеждой спросил я.
- Неа.
Он все понял.
- Ладно, длинный, не расстраивайся. Ну, кто-то кушать захотел.
Расстраиваться было некогда. Я торопился поменять воду в тазу.
--------------------------------------
*Хмурый Жорж - еда, продукты, «Выступить по Хмурому Жоржу» значит поесть (слэнг).
