Глава 9. Вступительные экзамены
Да, как я вам уже говорил, мои родители не хотели, чтобы я поступал в военное училище. Но на вступительные экзамены они отпустили меня с легкой душой. Как и многие другие, они были уверены, что в «кремлёвское» училище меня не возьмут. Ведь это не место для простых смертных. К этому времени по результатам областной олимпиады по химии меня уже зачислили в МГУ. После успешного окончания подготовительных курсов - в Московский автодорожный институт (тогда для этого было достаточно сдавать все контрольные работы без троек, что я успешно и делал). И в секретере у меня лежало направление от районной газеты «Серп и молот» в МГУ на факультет журналистики – бонус за многолетнюю работу в кружке юных корреспондентов.
Родители вполне разумно рассудили, что пусть их ребёнок съездит в училище, немного развлечётся. Получит небольшой щелчок по самолюбию и вернётся домой. Главное, что он не будет винить их в том, что они помешали исполниться его мечте. А будет спокойно учиться в МГУ или в МАДИ. Никаких торжественных проводов не было. Я взял обычную спортивную сумку, положил в неё пару-тройку своих учебников и направился на железнодорожный вокзал.
По дороге мне встретились Серёжка Сидоренко и Димка Дрожжин, мои одноклассники. Они-то и пожелали мне счастливого пути. На электричке я добрался до Москвы. И с Курского вокзала до Ногинска.
В Ногинске на привокзальной площади абитуриентов поджидали несколько автобусов. На них нас и отвезли в учебный центр (НУЦ). Он располагался в километрах в четырёх к северу от города. Всех прибывших разбили на взвода. Командирами взводов назначили курсантов третьего курса. И разместили нашу разношёрстную команду в небольших летних домиках недалеко от стрельбища.
А дальше закрутилась карусель экзаменов. Мы сдавали физподготовку и экзамен по профессиональному отбору (нужно было запомнить показания каких-то приборов, ряды цифр, проводить металлическим стержнем по лабиринту, не касаясь его стен и сдавать кучу других непонятных тестов).
Дальше было проще. Первым был экзамен по математике. Письменный. Я решил задания своего варианта и собрался уже уходить, когда увидел взгляд своего соседа. В нем не было ни просьбы, ни сожаления. Была только боль. Всё было ясно без слов. И мой сосед по моему взгляду тоже всё понял. Он улыбнулся мне с благодарностью и протянул свой листок. Я быстренько решил и его вариант.
Между столов периодически проходили офицеры, следили за тем, чтобы мы не списывали. Но нам повезло. Я вернул соседу его листок. Мы сдали свои работы и, довольные друг другом, вышли на улицу. Там и познакомились.
Моего соседа звали Сергеем Рылёвым. Он молча пожал мне руку. Слова здесь были не нужны. Но даже молчаливая благодарность была приятна. Так у меня появился первый друг в училище. К следующему экзамены мы готовились уже вместе.
Сергей был москвичом из хорошей, интеллигентной семьи. Он знал несколько иностранных языков (в его семье была традиция каждый день недели говорить на каком-нибудь иностранном языке – кроме русского, это были польский, украинский, английский, немецкий, французский и ещё какой-то язык) и, к тому же, он был очень интересным собеседником. Рядом с ним я как-то сразу успокоился. И уже не очень сильно переживал насчёт остальных экзаменов. Да и сам Сергей признался на следующий день, что очень боялся первого экзамена. И именно математики. Сказал, что в школе не очень-то дружил с этим предметом. Да и школ за время учёбы ему пришлось сменить не мало. Его отец был военным атташе в Польше. И по роду своей деятельности мотался со своей семьёй по всему свету. Так что, вполне естественно, что с математикой у Сергея действительно были серьёзные проблемы.
Следующим экзаменом было сочинение. Сергей за сочинение не переживал. Язык у него был подвешен, как надо. А меня с первой же минуты нашего знакомства поразила его способность так грамотно излагать свои мысли. Языком не столько Толстого или Пушкина, сколько языком профессионального журналиста-международника. Он просто разговаривал таким языком! Он даже так ДУМАЛ!!! Для семнадцатилетнего парня это было несколько необычно.
Единственное о чём он меня попросил, так это о том, чтобы я проверил ошибки в его сочинении, если такая возможность появится. За ошибки он немного переживал. Увы, во второй раз нам повезло меньше. Передать сочинение на проверку Сергею удалось лишь на пару минут. Я просмотрел его лишь мельком, но грубых ошибок не увидел.
Тем не менее, за сочинение Сергей получил два балла. Это было немного странным. Насколько бы я не был невнимателен, но пропустить столько ошибок в те годы я не мог. Мы пошли разбираться. Сейчас это звучит немного смешно. И неправдоподобно. Но тогда нас не послали по всем известному адресу и даже показали его сочинение. Ошибок в нем действительно не было. Но нам сказали, что двойку Сергею поставили за то, что он списал своё сочинение. Потому что сам он не мог написать такого сочинения. Мы попытались переубедить приёмную комиссию, ведь за руку его никто не поймал. Едва ли у нас получилось что-то объяснить, но, в конце концов, было принято соломоново решение. За сочинение Сергею оставляли двойку, но зато допускали к сдаче следующего экзамена.
Это было почти победой. После каждого экзамена отсеивалось две трети абитуриентов. Такими темпами к третьему экзамену осталось примерно столько абитуриентов, сколько их должно было быть зачислено на первый курс. Но радость наша была преждевременной. Третьим экзаменом была снова математика. Устный экзамен.
Разумеется, Сергей получил на нём два балла. У него просто не было ни малейшего шанса на успех. В тот же вечер он собрал свои вещи, попрощался со мной и уехал из лагеря. В следующий раз я увидел его только через год.
Последним экзаменом у нас была физика. Тоже устный экзамен. Я шел на него уже на полном автопилоте. Взял билет и присел за парту готовиться. В билете было около десяти вопросов. По каждому вопросу три варианта ответов. Как я понял, решать задачи было необязательно. Достаточно было только угадать правильные ответы. Возможно, я и был не прав. И задачи решать было всё-таки нужно. Но я всё равно не знал, как?
В школе мы зубрили различные формулы. С их помощью решали задачи. Здесь же упор делался на совершенно другие способы решения задач. И эти способы были мне неведомы. Из всех задач я знал только ответы на две последние. Они относились к ядерной физике – это было то, что мы проходили в школе совсем недавно.
Я не знаю, было ли это случайностью (едва ли!), но когда я выходил к преподавательскому столу отвечать, из кармана моей рубашки торчал уголок моего аттестата о среднем образовании. Это не осталось незамеченным преподавательницей, которую я выбрал для своего покаяния (сдаваться мужчинам-преподавателям я посчитал излишним авангардизмом, тем более, при таких «нулевых» знаниях).
Вообще-то у нас не принято демонстрировать свои посредственные знания. – Глядя на мой аттестат, произнесла, как бы между делом, преподавательница.
Я искренне возмутился (или сделал вид, что возмутился – ведь после того, как я увидел вопросы своего билета по моему самолюбию и так был нанесён непоправимый удар – я чувствовал себя последним папуасом).
- А у меня не посредственные знания.
Интонация, с которой это было сказано, пробудила у преподавательницы некоторый интерес.
- Хорошо. Покажите-ка, что там у вас.
Я с видом оскорблённой невинности протянул ей свой аттестат. Там были только пятёрки. Это с ответом на вопросы у меня были проблемы. С аттестатом у меня всё было в порядке.
Она внимательно его просмотрела, но ничего не сказала по поводу моих оценок. Лишь предложила отвечать. Лучше бы она этого не предлагала.
Я положил перед нею свой листок с ответами и начал нести полную ахинею. После первой же задачи брови преподавательницы поползли вверх. Она посмотрела на меня повнимательнее.
- Нет. Ответ не правильный. А как вы решали эту задачу (Если бы я только знал, как я её решал?!)? Вы поймите меня правильно, но пятёрку вам после этого я поставить уже не смогу.
Весь мой вид красноречиво показывал, что я готов пойти ей навстречу. Конечно же, это несправедливо, так вот откровенно заваливать круглого отличника. Но я готов был закрыть на это глаза. И готов был согласиться на четыре балла (разумно рассудив, что четыре балла гораздо лучше, чем два, потому что более двух баллов мне, ну, никак не светило). Меня погубила женская жалость.
Я сказал, что это очень прискорбно, тем не менее, я готов согласиться и на четвёрку. Но преподавательница меня явно пожалела. И дала мне шанс исправиться. С надеждой в голосе она предложила мне решить вторую задачу. Потом третью. Четвёртую…
Брови у неё поднимались всё выше и выше. Она никак не могла понять: то ли я прикалываюсь, то ли действительно ничего не знаю? Но по началу движения её ручки в ведомости я догадался, что оценка, которая там сейчас появится, будет не четвёркой. И, тем более, не пятёркой. А интуиция подсказала, что это будет даже и не тройка.
И в этот момент её кто-то отвлёк. Буквально на мгновение. Но этого мгновения мне вполне хватило, чтобы в сердцах взять листочек со стола и собраться уходить. Она повернулась в мою сторону.
- Ну, так как же решается эта задача (задача номер четыре)?
Вы говорите, что хорошо быть новым русским. А вот и не правда! Лучше быть старым евреем! Для меня до сих пор остаётся загадкой, почему я сделал именно так, а не иначе. Это было каким-то озарением (если бы не оно, возможно, я бы не поступил в военное училище, а закончил бы МГУ или МАДИ и со временем стал бы уважаемым человеком)! Я перевернул листок на другую сторону, где были те самые две задачи по ядерной физике и твёрдым, уверенным голосом победителя доложил ответ. И чтобы не потерять инициативу сразу же перешёл к решению следующей задачи. Она была последней. Но её решение я тоже знал.
Преподавательница вздохнула с облегчением. Она тоже решила задачу. Она решила, что я просто прикалывался. А кто вам говорил, что преподаватели никогда не ошибаются?!
В ведомости появилась очередная оценка «хорошо», а на лице преподавательницы засияла очаровательная и счастливая улыбка. Да ну их, эти правильные ответы! Лишь бы нам почаще так улыбались!
А потом была приёмная комиссия. Мы стояли под дверью в кабинет, где она заседала. Нас вызывали по списку в кабинет и там объявляли решение. Мне можно было особенно не волновался. Физподготовку я сдал нормально. По остальным экзаменам у меня были две пятёрки и две четвёрки. До последнего дня мы не знали результатов экзамена по профессиональному отбору (этот экзамен был самым мутным и давал при желании возможность отчислить кого угодно), но поговаривали, что и там у меня всё нормально.
Следующим должен был заходить Равиль Муравьёв. Но перед тем как он вошёл в кабинет, все мы, стоящие под дверью, услышали, что приёмная комиссия обсуждает уже мою кандидатуру. Чей-то глухой голос сказал, что всё нормально и ни у кого возражений по этой кандидатуре нет. И вместо Равиля, в кабинет вызвали меня. Растерялся я тогда здорово. Хотя меня и хватило на то, чтобы более или менее строевым шагом войти в кабинет. Быстро окинуть взглядом собравшихся, выбрать самого большого начальника, сидящего справа за столом. И доложить ему.
- Товарищ председатель, абитуриент Карпов на приёмную комиссию прибыл.
Самый большой начальник снисходительно кивнул мне в ответ. Но ничего не ответил. Остальные члены комиссии весело рассмеялись. Генерал, сидевший в центре стола, тоже улыбнулся.
- Дмитрий Макарович, наверное, абитуриент из числа спортсменов, раз считает тебя председателем приёмной комиссии и начальником училища, а не меня. Твой человек?
- Да, вроде бы, нет. – Ответил генералу самый большой (по размерам) начальник.
После этого все склонились над своими бумагами. И стали что-то обсуждать друг с другом. Обо мне все, как будто бы, забыли. Я стоял столбом посреди кабинета, но в мою сторону никто даже не смотрел. Это было немного странно. Я думал, что они мне обязательно что-нибудь скажут. Ведь то, что я обратился не к тому, к кому было нужно, не могло служить поводом, для того, чтобы меня игнорировать. Но пауза затягивалась и, не долго думая (ума-то палата!), я тихонечко вышел из кабинета. Командир взвода, стоящий за дверью, спросил меня на выходе.
- Ну, как?
Откуда я знал, как? Мне ничего не сказали. В ответ я лишь пожал плечами. Командир принял моё молчание за знак согласия. И сделал какую-то отметку в своей ведомости.
На выходные нас отпустили по домам. Порадовать своих родителей. Для моих родителей моё поступление в училище стало настоящим шоком. Последний день дома вышел не самым весёлым. Все мы сидели в моей комнате. В доме было удивительно тихо и очень грустно. Отец вдруг решил научить меня наматывать портянки. И я весь вечер осваивал эту новую для меня науку. Сестра молчала и лишь с грустью смотрела на нас с отцом. Её муж Виктор изредка заходил в комнату и дружески похлопывал меня по плечу. Племянник Серёжка ползал по ковру и пытался делать свои первые шаги. На днях ему должен был исполниться год, и первые шаги его были ещё очень неуверенными. Мама сидела на стуле, руки её лежали на коленях. И в глазах её тоже не было особой радости.
На следующее утро я уезжал в училище. На прощание мама сказала мне лишь несколько слов.
- Я тебя хорошо знаю. Ты же знаешь, в Москве такие девушки… (Откуда я мог это знать?!). Пожалуйста, не женись на первом курсе.
С чего это она взяла, что я собираюсь жениться? Я был очень удивлён этим словам. Пожав плечами, я довольно легко с ней согласился.
- Хорошо. Не женюсь на первом курсе.
Какое глупое обещание! А если захочется? Но я тогда об этом даже и не думал.
Вот, собственно говоря, и всё. Я вернулся в учебный центр. На следующий день приехали выпускники суворовских училищ. Нас построили на плацу. Разбили на три роты. Сформировали взвода. Я попал в седьмую роту. В третий взвод. Командиром роты у нас был капитан Белянин Григорий Николаевич. Командиром взвода капитан Князев Валерий Иванович. Ротный назначил командиров отделений и заместителей командиров взводов. Заместителем командира взвода у нас стал выпускник Уссурийского суворовского училища Игорь Овсянников. Командирами отделений назначили Диму Ряшина (Московское СВУ), младшего сержанта Гену Воробьёва (уже тогда Гена удивлял нас своей природной мягкостью и душевностью), поступившего в училище из Войск Дяди Васи (ВДВ). И командиром третьего отделения был назначен Олег Берёзко (Московское СВУ). Я попал в третье отделение. Нас подстригли, переодели в военную форму (и дали два часа, чтобы пришить погоны и подворотнички).
И начался курс молодого бойца. Мы целыми днями пропадали на стрельбище или на тактическом поле. Отстреляли подготовительное упражнение из автомата. Потом был подъём по тревоге. Трёхсуточный полевой выход, когда мы сами разогревали на костре кашу в консервных банках. Нас учили окапываться. Ходить в атаку. В общем-то, было забавно.
А потом всех нас собрали в клубе. На сцену поднялся тот самый большой начальник, которого я по ошибке принял за генерала. Нам его представили. Это был заместитель начальника училища полковник Конопля Дмитрий Макарович. Он зачитал приказ о зачислении курсантами первого курса Московского высшего общевойскового командного Краснознамённого Орденов Ленина и Октябрьской революции училища имени Верховного совета РСФСР нижепоименованных товарищей. Дальше шёл длинный список. Все с удовольствием слушали свои фамилии. Это не правда, что самое приятный в мире звук – это звук твоего имени. Иногда человеку бывает приятно услышать и свою фамилию. Я внимательно слушал, когда же прозвучит моя.
Но моей фамилии в этом списке не оказалось. Дмитрий Макарович поднял глаза от списка.
- Ну, что, всех назвал?! – Спросил он, заранее уверенный в положительном ответе.
Из центра зала раздался чуть слышный голос.
- Меня не назвали. – Я поднялся со скамейки. Спазмом сжало моё горло, и я еле-еле мог произнести эти слова.
- Как фамилия? – Удивлённо спросил Дмитрий Макарович.
- Карпов. – Ещё тише произнёс я. Голос у меня пропал окончательно.
- Не слышу.
- Карпов. - Прошептал я. Спасибо ребятам, которые меня окружали. Они в несколько голосов повторили мою фамилию.
Полковник Конопля внимательно посмотрел в приказ. Поднял глаза от бумаги.
- Вашей фамилии здесь действительно нет.
Вот и всё. В голове у меня сразу возник образ дяди Лёши, маминого брата, который точно так же не был зачислен в военное училище, хотя и сдал все вступительные экзамены. Всё повторялось! На глазах у меня уже наворачивались слёзы. И из-за этого мне было ужасно стыдно.
Я стоял посредине зала и понимал, что мне нужно уходить. Меня не зачислили. Как же так получилось?! Мне выдали военную форму, подстригли. И даже дали три раза выстрелить из автомата. Я растрезвонил всем своим одноклассникам, что поступил в училище. Как я буду теперь смотреть им в глаза?
Немая сцена затягивалась. Нужно было уходить. Но я всё стоял истуканом и не мог сделать ни шагу.
- Так, подождите минутку. – Снова раздался голос полковника. Он достал из портфеля толстую папку с бумагами и начал их перебирать прямо на трибуне. При этом продолжая что-то говорить себе под нос.
- Странно, а здесь вы есть. Машинистка видно ошиблась. Ну, что ж, извините. – Он от руки дописал мою фамилию в приказ. И, обращаясь ко всему залу, уже более громко произнёс. – Курсант Карпов тоже зачислен на первый курс. Поздравляю!
Кто-то потянул меня за рукав вниз, кто-то хлопал по плечу. Кто-то поздравлял. Я никого не слышал. В ушах лишь звучали слова о том, что меня зачислили.
Лишь вечером я догадался, что машинистка здесь была совершенно ни при чём. Виноват был тот папуас, который не дождался в кабинете решения приёмной комиссии. А от собственной бестолковости вышел из кабинета ещё до того, как его фамилия была перенесена секретарём приёмной комиссии из списка абитуриентов в список курсантов. Виноват был я сам! Так по собственной глупости я чуть было не пролетел мимо своего училища.
А вскоре нас привезли в Москву. Начались занятия. И усиленная подготовка к принятию присяги.
Седьмого сентября на разводе мы снова увидели начальника училища. Генерал-лейтенант Магонов Иван Афанасьевич был человеком-легендой. Мы сразу почувствовали по шелесту, который прошёлся по рядам старшекурсников, что в училище его не только любят, но и боготворят. Правда, в этот раз генерал был явно не в себе.
Он подошел к микрофону на трибуне и начал свою разгневанную речь.
- Товарищи офицеры и курсанты в нашем училище произошло чрезвычайное происшествие. Очень неприятный случай. Такого в нашем училище ещё не было! В прошедшие выходные два курсанта четвертого курса в курсантской чайной избили курсанта первого курса. – На мгновение генерал замолчал. Видимо, обдумывал, в кого превратить этих старшекурсников? Судя по его виду, даже в образе черепах им не грозило остаться надолго. Но решение видно было уже принято.
- Курсант Иванов (фамилии старшекурсников изменены). - После этого должна была поступить команда генерала: «Выйти из строя»!
Но вместо курсанта, ответившего «Я», раздался голос его командира роты:
- Курсант Иванов в госпитале с переломом челюсти.
- Курсант Петров. – Начальник училища вызвал второго провинившегося.
Снова раздался голос ротного.
- Курсант Петров в медчасти. С сотрясением мозга.
Начальник училища повернулся в сторону нашего батальона.
- А курсант Дёмин-то в строю?
Из строя молча вышел мой сосед по койке Серёжа Дёмин, тот самый первокурсник, которого в прошедшие выходные жестоко избили два четверокурсника. На нём не были ни одного синяка, ни одной ссадины.
Начальник училища с лёгкой отеческой улыбкой посмотрел на чуть сутуловатую спину курсанта Дёмина.
- У вас есть какие-нибудь претензии к курсантам Иванову и Петрову?
Сергей, как-то совсем не по-военному, пожал плечами. Во всей его фигуре чувствовалось лёгкое недоумение, он никак не мог понять, в чём была проблема?
- Никак нет, товарищ генерал.
Генерал снова улыбнулся. И взмахом руки разрешил Сергею встать в строй.
Это был первый и последний случай «дедовщины» в нашем училище. По крайней мере, мы с нею больше не сталкивались. И Сергея старшекурсники больше не обижали.
Да, я забыл вам сказать, что Сергей был кандидатом в мастера спорта по боксу. В тяжёлом весе. Но разве это имеет какое-нибудь значение?!
