Глава 21. Карантин
Ненавижу. Ненавижу возвращаться из отпуска. Это в школе в последние дни летних каникул у многих из нас появлялось какое-то необъяснимое (и довольно странное) желание поскорее встретиться со своими одноклассниками (но, к счастью, такое желание появлялось не у всех). Но ведь в детстве не все мы были такими умными, как сейчас. К тому же это было ещё в школе. Хотя и в училище в конце отпуска у многих из нас тоже появлялась эта необъяснимая тяга поскорее встретиться снова со своими товарищами (возможно, всё это было вполне обычным осложнением после, перенесённой в детстве ангины?). Да, наступало такое время, когда нам вдруг так необъяснимо хотелось поскорее вернуться в училище. Но только не на втором курсе. Почему-то именно после зимнего отпуска на втором курсе возвращаться в училище было тяжелее всего? Или, может быть, я ошибаюсь? И возвращаться из отпуска было тяжело всегда?
Возвращаться от мамы, которая каждое утро будила тебя с первым лучом солнца. С первым лучом солнца, появившимся в твоей комнате. Но которая никогда не открывала шторы и не запускала этот первый и самый гнусный лучик в твою комнату раньше одиннадцати часов. Которая готовила такие вкусные обеды. Пекла такие замечательные блины и пироги. МАМА!!! Роди меня обратно! Я не хочу возвращаться в училище!!!
Но мы, словно зомби, возвращаемся назад. Сдаем отпускные билеты. Переодеваемся в повседневную форму. И с удивлением ловим себя на мысли, что рады видеть друг друга. И что успели соскучиться по своим товарищам за эти короткие две недели.
В роте мы узнаем, что нашего Колю Орлова на зимние каникулы вообще не отпустили. Точнее, его не отпустила высшая математика. Да, всё на этой планете устроено очень просто – не сдал зимнюю сессию, не видать тебе зимних каникул. Не сдал летнюю сессию – едешь в отпуск только на две недели, вместо месяца, который будут отдыхать твои товарищи. Всё очень просто, но лишь до тех пор, пока это не касается тебя самого. В этом случае ты сразу же понимаешь, как мир совершенен по отношению к законам гравитации или эволюции всего человечества. И как несправедлив, и жесток по отношению к каждой отдельно взятой личности. Точнее, лично к тебе.
Говорят, что беда не ходит одна. Колю не только не отпустили на каникулы, но ещё и переводят из нашего взвода в четвёртый (обычный, не спортивный) взвод. Переводят вместе с Игорем Дерюгиным. Формулировка: «за низкую успеваемость». Всё это звучит немного странно. Ребята - классные спортсмены, одни из самых лучших во взводе, и какое отношение их успеваемость имеет к спорту нам не совсем понятно. Тем более что с первого же дня четвёртого семестра в нашей жизни происходят совершенно немыслимые изменения. И первые дни мы ходим подобно тени отца Гамлета, молчаливые и немного оглушенные последними новостями.
Ну, во-первых, нам больше не нужно ходить на занятия. Ротный сдержал своё слово (хотя и здесь чувствуется рука Дмитрия Макаровича Конопли), и теперь у нас есть возможность тренироваться целый день. Во-вторых, нас больше не привлекают к несению караульной службы и хождению в наряды по училищу. Нас освободили от выездов в Ногинский учебный центр. Нам выписали дополнительное питание: 300 грамм яблочного сока и несколько граммов печенья на день (Коля Киселёв и Валера Сахащик почти ежедневно бегают в городок в продуктовый магазин - это, конечно же, попахивает самовольной отлучкой, но зато из магазина они приносят литровые пакеты молока и по батону хлеба каждому; иногда ребят подменяет кто-нибудь другой). А ещё после обеда у нас теперь каждый день тихий час (за этот тихий час нас, похоже, ненавидит вся наша рота – у них в это время тренажи по строевой подготовке или ЗОМПу – защите от оружия массового поражения)! И теперь, по логике нашего командования, мы можем сотворить любые чудеса на ниве подготовки к Первенству. Мы стараемся не обмануть этих надежд. Правда, первые чудеса, которые мы устраиваем, довольно далеки от спортивных достижений.
Четвёртого марта на комсомольском собрании взвода мы разбираем персональные дела комсомольцев Туманова и Рыбалко. Димка и Сергей, находясь в самовольной отлучке, попались на глаза кому-то из офицеров батальона. В самоволки хотя бы по разу из нас сходили уже многие. Оказывается, в этом нет ничего страшного. Сплошная романтика и лишь совсем чуть-чуть эротики. Но, как бы здорово не было в увольнении, попадаться на глаза офицерам все равно не стоит. Вот и сидим мы, ломаем головы, как нам наказать наших товарищей. Наказать-то нужно обязательно, хотя бы для галочки. Причём, как у первичной комсомольской организации, у нас есть «право первой ночи». Чтобы вышестоящая организация не накрутила ребятам (почём совершенно зря) хвосты, мы выбираем для них совершенно безобидное наказание. Объявляем выговоры без занесения в учётную карточку. Через месяц эти выговоры можно будет снять, а можно и не снимать: о них и так все забудут. Зато сейчас и волки сыты и овцы целы. Наверх всё равно нужно докладывать о проделанной воспитательной работе (и закрывать вопрос). Да, и ребятам хороший урок: никогда и ни под каким соусом не попадаться никому на глаза.
В ближайшую субботу у меня неожиданно поднимается температура. Тридцать девять и три. Всё это похоже на кару за проведённое комсомольское собрание. И за объявленные ребятам выговоры. Как говорится, не суди, и сам не судим будешь. В санчасть идти уже поздно, и командир взвода разрешает мне «отбиться» сразу после ужина. Это как-то довольно странно. И попахивает махновщиной. Ложиться в кровати до отбоя – самое страшное табу в училище. Хорошо ещё, что высокая температура приглушает все инстинкты самосохранения. И мне не так жутко нарушать этот ужасный запрет.
И ещё одна мысль не даёт мне покоя. Раньше я был уверен, что офицеры никогда не болеют. Да вы и сами это прекрасно знаете: офицеры не могут болеть, потому что не могут болеть никогда. Сам я заболел по одной простой причине – я всего лишь курсант. А вот на старших курсах с нами обязательно проведут специальные (секретные) занятия и научат нас никогда не болеть (тогда я действительно в это верил!). Либо перед самым выпуском из училища каждому из нас в торжественной обстановке выдадут горшочки с какими-нибудь волшебными снадобьями от всех болячек (точно так же, как отец Д’Артаньяна перед тем, как отпустить его в Париж). Скорее бы уж, что ли стать офицером!
В воскресенье ротный отправляет наш взвод в Кузьминский парк, прокладывать лыжню к спортивному празднику. Лыжи добивают меня окончательно. И хотя температура немного падает (до тридцати восьми и девяти), на послеобеденной тренировке я теряю сознание прямо на перекладине.
На вечерней поверке Игорь Пузанов теряет сознание прямо в строю. Температура тридцать девять. Оказывается, в училище уже третий день свирепствует грипп. Косит всех подряд. Больших и маленьких. В санчасть относят старшину роты, нашего замкомвзвода Славу Голомёдова, ещё несколько ребят. Санчасть переполнена. И на следующий день в спортивном комплексе открывают изолятор. Училище переводят на двухнедельный карантин. Приказано, как говорится, никого не впускать и никого не выпускать из училища.
Через два дня в изоляторе набирается около двухсот человек. Болеют и наши офицеры. Особенно тяжело приходится нашему взводному лейтенанту Горлову. Да, и ротный тоже переносит болезнь на ногах. Григорий Николаевич делает вид, что болезнь ему совершенно не страшна. Потому что он большой и сильный. И не боится никаких мелких и противных «микробиков».
Мы все в шоке. А как же секретные занятия по защите от болезней и баночки с волшебными снадобьями? Неужели их содержимое уже закончилось? А может быть, их и не было вообще?! И наши командиры – обычные люди, такие же, как и мы, только немного нас постарше? Всё это не укладывается в наших головах. И попахивает жуткой крамолой.
К тому же, вдруг выясняется, что не нужна никакая война, не нужны танки, самолёты, ракеты. Микроскопические вирусы выводят из строя на несколько дней целое училище. И ведь не только наше. Наверняка, болеют не только курсанты МосВОКУ. Но болеют учителя, рабочие, шахтёры. Космонавты и путаны. Болеет вся страна. Болеет каждый год. А иногда и по несколько раз за год. В головах у нас крутятся совершенно бредовые мысли о всемирном заговоре работников фармакологических предприятий, которые придумали грипп, чтобы потом продавать больным людям лекарства от этого самого гриппа. О том, что такую гадость могут придумать враги, мы не верим. Все наши враги – приличные люди. А тут, как говорится, ищи, кому это может быть выгодно.
Полный бред. Ну, а что вы хотели? У всех нас высокая температура. Со всеми вытекающими из этого последствиями. С бредом и совершенно фантастическими идеями. Хотя, к большому нашему сожалению, до галлюцинаций дело пока не доходит. Знамо дело, никто из нас сейчас не отказался бы увидеть красивую девушку. Пусть даже и в галлюцинациях. На халяву, как говорится, и уксус сладок. А красивую девушку увидеть всегда приятно. Ну, сейчас с высокой температурой, хотя бы просто увидеть! Но нет в жизни счастья. Это у наших гражданских сверстников всё просто. Вышел на улицу, вокруг девушки. Достал клей «Момент» и пакет (или что-нибудь покрепче), и тут уж не только девушек можно увидеть. Мы же гордо валяемся пластами, делая вид, что нам эти глупости совсем не интересны.
Училище словно вымирает на несколько дней. Закрывают гарнизонный офицерский клуб. Фильмы отменены. И болеть довольно скучно.
Вечером тринадцатого наша рота заступает на боевое дежурство. Несколько раз за вечер нас строят и проверяют по списку вечерней поверки. Всё это как-то странно, словно наши отцы командиры получили совершенно секретную информацию о возможном побеге кого-то из нас на Марс или на Луну. И пытаются этими постоянными проверками помешать этому побегу. Между нами: совершенно бессмысленное занятие. Ведь все знают: «Уж коли я чего решил, я выпью обязательно». Так что от самоволки наших ребят ещё возможно (чисто теоретически) удержать, но от полёта на Луну…
Все становится понятным на следующий день. Ранним утром роту поднимают по «Туману» (сигнал сбора). Пока первый и второй взводы получают оружие, мы одеваемся. На полном автопилоте смотрю на часы. Четыре часа пятьдесят пять минут. До подъёма ещё два часа. Вот ведь невезуха! Через несколько минут мы уже за забором училища в районе сбора. Норматив перекрыт в полтора раза. Это единственная хорошая новость за всё утро. Потому что все остальные новости назвать хорошими у меня просто не поворачивается язык. Потому что следующей новостью стал шестикилометровый марш-бросок с полной выкладкой. Видимо, очередная проверка нас на вшивость.
В профилактических целях борьбы с насморком марш-бросок периодически проходит в средствах защиты. И ладно бы, если только в противогазах. Маленьких зелёненьких слоников видели? Нет, я не про маленьких зелёненьких человечков, их все из нас хоть раз в жизни, но видел. Я спрашиваю про маленьких зелёненьких слоников! Если видели, значит, вы знаете, о чём я говорю. Есть такой страшный зверь в армии. Называется он коротко и сурово. ОЗК. Общевойсковой защитный комплект. Так вот, одного этого зверя вполне достаточно для того, чтобы нормальных, в общем-то, людей в противогазах превратить разом в инопланетных маленьких зелёных слоников. Которые так смешно передвигаются и весело разговаривают друг с другом! На языке племени Умба-Юмба.
На следующий день на партсобрании батальона капитан Панов зачитал нам письмо Центрального Комитета партийным организациям «Об усилении борьбы с травматизмом на производстве». Никогда бы не подумал, что ЦК может писать такие письма. И никогда бы не запомнил это письмо, если бы через два дня не позвонила мама. И не сказала, что на работе у отца произошла авария. У отца двойной перелом ноги. Пробита голова. Состояние средней тяжести. Я смутно представляю, как такое возможно. И пытаюсь отпроситься в больницу, проведать его. Но меня не отпускают. Говорят, что это не достаточно веская причина. Ведь после аварии он же остался жив!
В эти дни в голове у меня не укладывается одна мысль: а почему это письмо нельзя было написать хотя бы неделей раньше. Может быть, тогда у отца всё бы обошлось? Конечно, глупая мысль.
Как ни странно, но в эти дни заканчивается эпидемия гриппа. Хотя что здесь странного?! Всё проходит в этой жизни. И все прекрасно знают, что если грипп лечить современными лекарственными средствами, то он проходит довольно быстро. Буквально за две недели. Если не лечить, то только через четырнадцать дней. Наш изолятор в спортзале постепенно пустеет. И жизнь в училище входит в норму. На первом этаже батальона висит «Экран сдачи экзаменов и зачётов за третий семестр обучения». Внизу красными буквами: «Лучший взвод: 5/7. Командир взвода: лейтенант Горлов В.В. Секретарь бюро ВЛКСМ взвода: курсант Карпов С.И.»
Странно, но впервые в жизни меня не радует новость, что мой взвод занял первое место в батальоне по успеваемости. И мне совершенно фиолетово, что моя фамилия написана красным, а не синим цветом (синий – цвет взвода, занявшего последнее место в батальоне). Я с тревогой жду вестей от отца. Плохо, что дома у нас нет телефона. Приходится держать связь с мамой через тётю Тоню, маму моего одноклассника Андрея Пименова. Тётя Тоня говорит, что отец понемногу пошёл на поправку. Но попасть к нему в больницу я всё равно никак не могу. И жизнь сама подталкивает меня к выводу, что если меня не отпустят в увольнение в следующие выходные, то придётся ехать самому без разрешения. Не ехать нельзя.
Так прошли первые три недели после зимнего отпуска. Да, кстати, забыл вам сказать. Среди изменений, произошедших после отпуска, было ещё одно. Вместо Коли Орлова и Игоря Дерюгина, переведённых в четвёртый взвод, к нам из девятой роты перевели Сергея Марчука. Моего «сенного брата». И я очень рад этому переводу. Но еще более ему рад Коля Киселёв (похоже, Сергея к нам перевели по его просьбе?). Ведь Сергей Марчук – его лучший друг.
