Глава 3. Лесни млын.
Как ни странно, но за мою ночную прогулку на орехи мне не попало. Сестра, возможно, и хотела высказать мне всё, что она обо мне думает, но время для этого было не самое удачное. На следующий день, когда она с подругой вернулась в деревню, её поджидали гости. Из Чехословакии приехала наша двоюродная сестра Татьяна Кузьмина со своим мужем Олегом. Олег был офицером, старшим лейтенантом, и служил в ЦГВ (Центральной группе войск). Пока тётя Шура накрывала на стол, из леса вернулся её муж дядя Валя.
Дядя Валя был фронтовиком. На войне командовал танковым батальоном. Был награждён несколькими орденами. А после войны стал лесником. Выращивал саженцы сосен, а затем высаживал их на делянках (там, где их вырубали). Он говорил, что если деревья только вырубать, то уже через несколько лет мы будем жить совсем на другой планете.
За тридцать лет, что прошли после войны, сколько деревьев он посадил?! Сосчитать невозможно. Но мне всегда казалось, что каждое посаженное им дерево, дядя Валя помнил, как самого близкого друга.
Не успели мы сесть за стол, как приехала ещё одна наша сестра Ольга Зыкова с мужем Мишкой. Народу в комнате сразу прибавилось, но что такое десять-одиннадцать человек для такого дома?! Здесь любили гостей. И очень часто народу набиралось куда больше!
На столе уже пыхтел самовар (чай всегда пили только обжигающе горячий), когда Олег вылез из-за стола. И направился на крыльцо, покурить. Я прошмыгнул следом. Разумеется, шансов на то, что он обратит на меня внимание, не было никаких. Но мне хотелось хотя бы минутку постоять с ним рядом.
Удивительно, но он обратил на меня внимание (больше на крыльце никого не было). Затянувшись сигаретой, он задумчиво выпустил облачко дыма. И только после этого задал вопрос, который, наверное, задают все взрослые незнакомым детям.
- Как ты говоришь, тебя зовут?
- Сергей. – Ответил я.
- И кем ты хочешь стать, когда вырастишь? – Олег попытался сделать вид, что его интересует ответ на этот вопрос.
Ответ вылетел из моих уст сам собой.
- Военным.
- А кем точнее.
Хороший вопрос. Если бы ещё я знал на него ответ. Я пожал плечами.
- Не знаю.
- Если не знаешь, тогда поступай в танковое училище.
Для меня до сих пор остаётся неразрешимой загадкой, почему Олег посоветовал мне поступать именно в танковое училище, а не в какое-нибудь другое. Сам он, если не ошибаюсь, служил в автобате. Может быть, увидел в комнате книгу «Четыре танкиста и собака»? Не знаю. Я же уже тогда догадывался, что в танке мне не понравится. Мне нравилось, как пахли легковые автомобили. Нравилось, как пахнет лес. И поле. Но уже тогда мне не нравилось, как пахли трактора. Я был уверен, что танк пахнет так же «невкусно», как и трактор. Уже тогда у меня мелькнула в голове мысль, что танкистом я, скорее всего, не стану.
Видимо, на моём лице нарисовалось явное сомнение по поводу того, что быть танкистом так уж здорово. И Олег немедленно бросился агитировать меня за танковые войска.
- В современной войне, если она начнётся, танкисты в среднем проживут около восемнадцати минут. Командиры мотострелковых подразделений в несколько раз меньше. Учёные сделали расчёты практически по всем родам войск.
Всё это было мне тогда абсолютно непонятно. Вот если бы тогда на крыльце Олег сказал мне, сколько живут в современной войне начфины или зампотылы, я бы, наверное, не пошёл бы в пехоту. И даже в танкисты бы не пошёл. Но, как бы-то ни было, пока Олег не докурил свою сигарету и не ушел к столу, я успел задать ему самый главный вопрос:
- А что нужно для того, чтобы поступить в военное училище?
Возможно, для Олега это был не самый трудный вопрос. И ответ на него он знал.
- А как ты учишься?
Я ответил.
- Сколько раз подтягиваешься?
- Двенадцать.
Олег согласно кивнул головой, но сказал, что нужно будет немного добавить.
- А подъём переворотом?
Я не знал, что это такое. Поэтому ответил, что подъём переворотом я делаю сколько угодно раз. То есть, ни разу. Но не поленился уточнить на будущее, что это такое? И сколько раз нужно его делать?
Олег ответил, что для поступления в училище это не обязательно, но для учёбы будет не плохо, если я научусь делать подъём переворотом хотя бы шесть-восемь раз. И показал, как этот подъём переворотом делается. Правда, показал на пальцах.
Я ничего не понял, но на всякий случай отложил в самых дальних ячейках своей памяти это название: «подъём переворотом» и «6-8 раз».
- Как ты бегаешь километр?
Я ответил. Похоже, что мои результаты в беге его совсем не вдохновили. Олег докурил сигарету. И уже направляясь в дом, бросил мне через плечо:
- Нет, бегать, конечно, тебе нужно побыстрее. И побольше.
В тот же день моя сестра и её подруга уехали из деревни. Ни о каком теннисном матче-реванше они даже и не вспоминали.
А на следующий день в деревню приехал мой отец. Это было хорошей приметой. Когда в деревню приезжал мой отец, это значило, что на следующий день мы пойдём в лес за грибами. Потом до позднего вечера будем их перебирать и чистить. Зальём в бане огромный котёл водой и заложим в него грибы. Потом весь следующий день будем их отваривать. А на третий день, уже с отваренными грибами, поедем домой.
В Завидовском заповеднике рыбалка, сбор грибов и ягод были запрещены. Кому запрещены, было не понятно? Потому что местные всегда ходили в лес. И ходили туда не просто погулять. Лесники и егеря, как правило, никогда их за это не ругали. Но на выезде из заповедника стоял шлагбаум. Солдатики, которые несли у него службу, проверяли все маршрутные автобусы. И частенько вываливали из корзин грибы и ягоды, которые везли в этих автобусах пассажиры. Едва ли в этом была какая-то особая необходимость. Но приказ такой, скорее всего, был. И едва ли солдаты так просто развлекались. Но факт остаётся фактом, для приезжих эти поездки частенько заканчивались таким представлением.
К счастью, мой отец родился в этом заповеднике. И никогда не чувствовал себя в нём чужаком. Да и грибов мы обычно собирали не так уж и много (хотя, как вы понимаете, в заповеднике они росли на каждом шагу). Ровно столько, сколько могли унести. По двухведёрной корзинке в руках с груздями. Вещмешок с лисичками или с летними опятами отец нёс за спиной. И обычный мешок с грибами на плече. Этого запаса нашей семье потом хватало на целый год.
Отваренные грибы укладывались в два толстых целлофановых пакета. Затем в вещевой мешок. Вещмешки солдаты у шлагбаума не проверяли.
Да, приезд отца означал, начало двухдневного грибного сезона. А ещё он означал, что лето закончилось. Что закончилась моя ссылка в деревню. И, что по амнистии меня возвращали домой. И, что скоро мне снова нужно было идти в школу.
Ходить в школу мне нравилось. Правда, не всегда. Два года назад, когда мы переехали в новую квартиру, меня перевели в новую школу. Она тоже была новой. Только что построенной. Школа № 1 имени Петра Ильича Чайковского. А новая школа, это, как вы понимаете, всегда здорово. Но не для всех.
Летом, когда мы только обживали новую квартиру, я познакомился со своим соседом с пятого этажа (мы получили квартиру на седьмом) и сверстником Андреем Пименовым. На долгие годы мы стали с ним хорошими друзьями. А когда пошли в школу, даже оказались в одном классе. Будучи новичком, Андрей, как ни странно, сразу же стал общим любимцем. Он был душой любой компании. И вокруг него сразу же образовался кружок новых товарищей и единомышленников. Я тоже был среди них. И ко мне тоже относились не плохо. Все, кроме моего одноклассника Сани Кудрявцева. Он был почти на целый год старше меня (я пошёл в школу с шести лет) и намного меня сильнее. Не знаю, может быть, это была обычная мальчишечья ревность, что Андрей проводил со мной больше времени, чем с ним (это было вполне объективно: Саня жил в первом подъезде, а мы с Андреем в последнем). Либо Сане просто не нравились блондины (хотя у меня и были тёмные волосы, кого это могло интересовать!). Но факт остаётся фактом. Все первые полгода моей учёбы в новой школе после уроков он поджидал меня у входа, отводил за угол школы и от души мутузил. Я махал кулаками в ответ. Шансов справиться с ним у меня не было, но сдаваться мне почему-то не хотелось. То, что я никак не сдавался и не хотел признать его силу, Саню здорово бесило. Он начал поколачивать меня и на переменах, но это ничего не изменило. Упрямства мне было не занимать. А вот гибкости и ума, чтобы разрешить эту проблему по-другому, у меня не было. Потому-то она так и затянулась.
Правда, совершенно случайно в это время я открыл для себя статическую гимнастику. Не могу сказать, что я придумал какие-то новые приёмы борьбы, но кое-что из этой гимнастики мне пригодилось. Во время очередной разборки я и применил эти новые знания. А потом чуть слышно сказал своему поверженному противнику на ухо только одно слово: «Хватит»! Но голос в этот момент у меня, видимо, был ещё тот!
Едва ли на Саню мои новые приёмы произвели серьёзное впечатление. Едва ли одно слово, могло изменить его отношение ко мне. И, тем более, моя интонация. Скорее всего, ему просто надоела эта бессмысленная война. Тем более что ожидаемых результатов она всё равно не приносила. Но уже на следующий день он объявил меня своим другом. И предупредил, что если кто ко мне полезет, будет иметь дело с ним. Забавно, но кроме его самого ко мне никто и никогда не лез.
С тех пор прошло уже целых два года и многое уже забылось. Саня здорово изменился. Он перестал решать свои проблемы кулаками. Начал играть на гитаре. И у него обнаружился очень даже неплохой голос. Конечно, я не считал его своим другом. Не считал довольно долго. Где-то в глубине души засела эта маленькая льдинка, как напоминание о том, что когда-то давным-давно этот человек пытался меня сломать. И это могло у него получиться. Но время хороший лекарь. И со временем мы действительно стали с ним хорошими приятелями. А к десятому классу и друзьями.
Но пока до этого было ещё так далеко! Самое главное заключалось в том, что в школе у меня больше не было врагов. И меня стало тянуть в школу. Тем более что классной руководительницей у нас была такая замечательная и удивительная учительница! Её звали Галиной Ивановной Милокостовой. Она вела уроки русского языка и литературы. Недавняя выпускница пединститута, она так отличалась от своих сверстниц, какой-то необыкновенной духовностью и глубиной. Она прекрасно разбиралась в литературе и поэзии. И очень любила свой предмет. А ещё она очень сильно любила всех нас. Откуда в этой небольшой и очень изящной женщине было столько любви, до сих пор остаётся для меня загадкой. Но она действительно очень сильно любила всех нас. И мы по праву считали её своей классной мамой.
Поначалу отношения с её предметом у меня не заладились. В первый раз, когда она вызвала меня к доске и попросила рассказать какое-то правило, я получил у неё свою первую заслуженную двойку. Первую и последнюю. Получать двойки у Галины Ивановны было очень стыдно. И уже к следующему уроку я начал готовиться более добросовестно. У меня появились четверки по русскому языку. И даже пятёрки. Правда, за сочинения я ещё довольно долго получал «5/3». Пятёрку за творческую работу, и три балла – за грамотность. Прошло несколько лет, пока эта тройка не сменилась на четвёрку, а потом и на пятёрку.
Тому были причины. Ещё, когда мы только пришли в школу в пятом классе, Галина Ивановна сказала, что все мы теперь стали большими. И посадила нас за парты по-новому. То есть, по-взрослому. Мальчика с девочкой.
Я оказался за одной партой с Леной Ульяновой. Самой красивой девочкой в классе. И круглой отличницей. Повезло, однако. То, что она была очень красивой, я тогда не понимал. Просто временами мне было очень приятно смотреть в её сторону. Но зато Ленка всегда давала мне списывать у неё домашнее задание. И даже частенько помогала мне решать мой вариант контрольной. Свой-то вариант она всегда решала очень быстро. Так можно было учиться!
После седьмого класса Владимир Иванович Пименов, отец Андрея (и директор совхоза «Щекинский», по совместительству), устроил нас с Андреем в свой совхоз на должность помощника слесаря. Нам с Андреем тогда не было и четырнадцати лет. По действующему законодательству официально работать мы не могли. Но Владимир Иванович был уверен, что работа никого еще не портила. В отличие от безделья. И поэтому пошёл на это маленькое нарушение.
Под руководством дяди Васи мы откручивали и прикручивали какие-то гайки, что-то разбирали, чистили, а затем снова собирали. Смазывали какие-то механизмы солидолом. Всё это называлось подготовкой к уборочной. И преисполняло нас чувством гордости и причастности к чему-то очень большому и важному.
Примерно в это время на уроках истории мы проходили, что в царской России капиталисты использовали на фабриках и заводах детский труд. Можно было предположить, что капиталисты использовали детский труд и в сельском хозяйстве. Во время работы в совхозе мы начинали понимать, как тяжело приходилось нашим сверстника когда-то давным-давно.
Нет, сама работа не была тяжёлой. Нам нравилось заниматься со взрослыми. Тем более что они разрешали нам что-то откручивать и прикручивать. Что-то показывали нам. И чему-то учили. Это было интересно.
Самое трудное начиналось потом. В обеденный перерыв. Мы приходили в столовую, и начиналось самое трудное. Обед. Мы брали с Андреем по половине порции. Но даже эти половинки были такими большими, что мы с большим трудом могли с ними справиться. Механизаторов тогда, видимо, все за что-то ненавидели. И кормили, словно на убой.
Половина стоимости обеда оплачивалась совхозом. В результате после обеда у нас с Андреем постоянно оставалось несколько честно сэкономленных копеек. Которые мы тут же тратили на фруктовое (за 7 копеек) или молочное (за 10 копеек) мороженое. Моментально забывая о том, что еще минуту назад мы были твёрдо уверены, что в наших животах уже нет свободного места.
Работали мы по четыре часа в день. И после обеда возвращались домой. Автобус развозил рабочих только вечером. Ждать его было слишком долго. И мы обычно добирались до города на попутках. Тогда водители ещё не брали за это денег. И у нас было даже такое развлечение: в следующий раз остановить машину, на которой мы еще не катались. Сначала это были всё больше грузовые ГАЗы и ЗИЛы. Несколько раз нам повезло прокатиться на КАМАЗе. И даже на «Волге». Это было круто!
Но вскоре этот замечательный месяц закончился. В кассе нам заплатили первую в жизни зарплату. Вы не представляете, какие сияющие глаза были у моей мамы, когда я принёс ей свою первую зарплату.
Я бы остался работать в этом замечательном совхозе и на второй месяц. Но в середине июля по путёвке от школы меня отправили в лагерь отдыха в Чехословакию. Была в те времена такая практика: дружить. И дружить не только семьями, но и городами. В разных странах появлялись, так называемые, города-побратимы. У Клина такими побратимами были французский город Орли и чехословацкий город Бенешов. Эти города обменивались дружескими делегациями. Пытались наладить какие-то контакты. И направляли друг к другу на отдых своих детей. От каждой школы ехал один-два ученика. Всего в группе было около двадцати человек. И мне посчастливилось попасть в одну из таких групп.
Лагерь, в который в который нас привезли, располагался в нескольких километрах от Бенешова. В небольшом, но очень живописном ущелье. И назывался лагерь «Лесни млын». Лесная мельница. Правда, красивое название?!
Нас разместили в небольших, почти игрушечных, деревянных домиках по четыре человека. И с первого же дня стали знакомить с местными достопримечательностями. Мы побывали на заводе, производящем известные мотоциклы «Ява». Где нам показали раму от мотоцикла, которая двигалась по конвейеру, и постепенно обрастала всё новыми и новыми деталями. Мы прошли вслед за этой рамой весь технологический процесс. До отдела технического контроля. Где мотоцикл поставили на специальные вращающиеся валы. И провели какую-то диагностику. Некоторым из нас даже разрешили немного посидеть на этом мотоцикле. Вы представляете? На настоящем мотоцикле, который только что, на наших глазах, появился на свет!
Потом мы побывали в Праге. Побродили по Карлову мосту и старому городу. Съездили в Бенешов. В один из дней нас отвезли на экскурсию в Конопиштенский замок, в котором германский император Вильгельм II, адмирал фон Тирпиц и наследник австро-венгерского престола Франц Фердинанд в 1914 году обсуждали план нападения Австро-Венгрии на Сербию. И подготовку к первой мировой войне. Правда, об этом нам старались особенно не рассказывать. Всё больше показывали старинные интерьеры. Доспехи рыцарей и чучела животных – охотничьи трофеи бывших владельцев замка.
А ещё через несколько дней нам показали Конепрусские пещеры (кажется, так они назывались?). Кости доисторических животных, которые хранились в этих пещерах. Сталактиты, сталагмиты и сталагнаты. И мастерскую древних фальшивомонетчиков, использовавших в своей работе приспособления и инструменты, которых не было в то время ещё и на царском монетном дворе. По легенде в монетах этих странных фальшивомонетчиков содержание золота было выше, чем в царских монетах. Сделаны они были намного качественнее, что очень часто ставило царские монеты в крайне неудобное положение. Местные торговцы принимали их за фальшивые и частенько отказывались принимать в качестве оплаты. Право, очень странные фальшивомонетчики! Они оставили свою мастерскую много, много лет назад. Ничего не спрятали и не разрушили. Словно, вышли на минутку и скоро вернутся обратно.
Да, в лагере было интересно. Хотя я (и многие мои товарищи) никак не мог привыкнуть к тому, что чехи не едят хлеб. Сначала хлеб мы пытались заменить кнедликами, национальным чешским блюдом, немного напоминающим по вкусу наш самый распространённый национальный продукт. Потом администрация лагеря, сжалившись над нами, стала привозить хлеб из Праги. Но к чему мы так и не смогли привыкнуть, так это к обязательному тихому часу после обеда.
Какой может быть тихий час в тринадцать лет?! Это сейчас я с огромным удовольствием устраиваю тихий час во время работы, когда рядом со мной совершенно случайно оказывается моя любимая девушка. Она тоже не против тихого часа после обеда. Но до понимания тихого часа нужно дорасти!
В тринадцать лет мы были уже слишком взрослыми для того, чтобы спать в тихий час, как спят дети в детских садах. Но не были ещё достаточно взрослыми, чтобы заниматься в это время ещё чем-нибудь. Наверное, это и называется кризисом тринадцатилетних. Когда они считают себя слишком взрослыми, но не во всём еще таковыми являются. Как бы то ни было, но эту проблему мы решали точно так же, как и многие дети до нас. В тихий час мы сбегали из своих домиков.
Наши вожатые в это время играли в настольный теннис. Или в волейбол. Для волейбольных команд людей им часто не хватало. Поэтому они изредка брали в игру ребят, сбежавших с тихого часа. И никогда не ругали их. Понимали. Потому что разница в возрасте у нас и вожатых была не слишком большой. Да и сбегало с тихого часа всего два человека. Я да Толик Семёнов, с которым раньше мы не были близко знакомы. Он учился в другой школе. И считался очень перспективным спортсменом. Если не ошибаюсь, к тому времени он уже выполнил норматив мастера спорта по лёгкой атлетике (мастера спорта по многоборью он выполнил немного позднее). Толя был высоким парнем с отличной спортивной фигурой и ослепительной улыбкой. И был любимцев всех девушек. Как наших, так и чешских.
Поэтому вожатые с удовольствием брали его в игру (и прощали нарушение распорядка дня). Я же чаще всего изображал толпу восхищенных зрителей. Но однажды всех воспитателей вызвали на совещание к директору лагеря. И мы остались с Толиком одни на спортивном городке. Играть одному в волейбол Толику, видимо, не понравилось. Он с грустью посмотрел на теннисные столы. Но и для игры в теннис ему тоже нужен был партнёр. И тут он совершенно случайно заметил меня. Раньше он меня не замечал даже в упор. Кто я был такой, чтобы обращать на меня внимание?!
- Ты в теннис умеешь играть?
Что я мог ему ответить? То, что сестра меня немного научила отбивать теннисный шарик? И что во дворе я играл несколько раз со сверстниками? Но я слишком часто видел, как здорово в теннис играет сам Толик. И прекрасно понимал, что никогда не смогу с ним сравниться. Я честно ответил, что играю плохо. Но Толика это видно не сильно расстроило. Других мальчиков для битья рядом не было. И он снисходительно предложил дать мне несколько уроков.
Я с радостью согласился. Мы сыграли одну партию. У Толика была очень сильная подача. К ней нужно было приноровиться. Он разгромил меня в пух и прах. Во второй партии игра у него вдруг расклеилась. И он совершенно неожиданно проиграл эту игру. Это было явной случайностью. В третьей игре Толик начал играть более внимательно, но проиграл и третью игру. Это было невероятным. Любому было понятно, что Толик был классным игроком. С хорошей подачей и грамотной защитой. Техничный и быстрый. Я же был пустым местом. Никем. И играть не умел. Абсолютно. У меня была очень слабая подача. И очень корявая игра. В скорости, правда, я немного выигрывал. Но главное, я отбивал Толины удары. Он подавал, а я отбивал. Он снова подавал, я снова отбивал. Толик начинал нервничать. И промахиваться. Он никак не мог понять, как такое возможно?
Он начинал злиться и снова проигрывать. В какой-то момент Толик не удержался и выругался. Звонкий смех раздался за его спиной. Это смеялась наша вожатая Ивана Сочкова. Красивая высокая девушка с потрясающей фигурой, по которой все мы тогда сходили с ума. Она стояла в окружении других вожатых, которые возвращались с совещания. И которые совершенно случайно стали свидетелями Толиного поражения. Это была последняя игра, которую мы с ним сыграли в этот день. И это была та самая игра, после которой мы стали с ним друзьями на долгие годы (вы не представляете, как же я был удивлён, когда через несколько лет встретил Толика в Московском ВОКУ). И мы дружим с ним до сих пор.
На следующий день на спортивном городке никого не оказалось. Это было так странно. Я одиноко слонялся у теннисных столов до тех пор, пока из-за административного здания не появилась Ивана. У неё был такой забавный акцент! Она предложила поиграть в теннис, а после нескольких партий мы пошли погулять по окрестностям лагеря. Забрались на один из склонов нашего ущелья, и присели под огромной сосной. Ивана постоянно что-то рассказывала. О том, что окончила предпоследний курс гимназии. Что родом она не с Бенешова, а живёт в городе Тынец на Сазаве. Что занимается в историческом и корреспондентском кружках. Является членом кружка «Дружба с ГДР». И о том, что мечтает учиться на юридическом факультете. Она постоянно что-то говорила. И мне было приятно сидеть рядом с ней.
Мы не успели даже ни разу поцеловаться, как рядом с нами я почувствовал какое-то движение. И чувство опасности. Бывают в жизни вещи, в которых невозможно ошибиться. И которые заложены в нас на генетическом уровне. Жестом я показал Иване, что нужно замолчать. И пригнул её к земле. В нескольких шагах от нас прошла группа вооружённых людей в форме мышиного цвета. Они шли молча. Друг за другом. Бесшумно и очень профессионально (я почему-то сразу почувствовал профессионализм в их движениях, хотя и не понимал, что это такое?). По сигналу старшего они залегли цепью. И направили оружие в сторону нашего лагеря. Раздался характерный лязг оружия.
- Немцы. – Сразу же догадался я. – Фашисты.
И еще я сразу же понял, что началась война. И что сейчас они нападут на наш лагерь. Откуда в Чехословакии могли появиться немцы, я, конечно же, не подумал. Не было времени. На поляну, где располагались домики нашего лагеря, полетели несколько гранат. А «немцы» открыли по домикам огонь из автоматов и пулемётов.
Прямо под нами располагалась позиция пулемётчика. Я хорошо видел его огромную фигуру, склонившуюся над пулемётом. И как старательно он выцеливал, что-то в нашем лагере. Как дрожал пулемёт в его руках. А ещё его стриженный затылок. Рука сама нащупала булыжник.
Я показал Иване жестом, чтобы она уходила. А сам, пригнувшись, побежал к пулемётчику. Затылок и булыжник. Булыжник и затылок. Их так притягивало друг к другу, что я просто не мог этому помешать. До пулемётчика оставалось не более двух шагов, когда он вдруг напрягся (я заметил, как появилась складка на его шее) и повернулся в мою сторону.
Лицо его светилось от улыбки. При виде меня он улыбнулся еще шире. Внимательно посмотрел на булыжник в моих руках. Показал глазами на место рядом с собой. Снова улыбнулся. И после этого выпустил ещё одну длинную очередь в сторону лагеря. Я стоял рядом и держал в руках булыжник. Его всё еще притягивал этот стриженный затылок. Сзади ко мне подошла Ивана. Она что-то сбивчиво пыталась мне объяснить.
О каких-то взрывающихся пакетах (взрывпакетах). О том, что патроны не настоящие. Что на совещании, которое было вчера у директора лагеря, их предупредили о том, что сегодня в лагерь приедут пограничники. Правда, никто не ожидал, что они появятся в лагере так оригинально.
Я стоял и слушал то, что она мне говорила. И почти ничего не понимал. Мы спустились к лагерю. Вожатые уже собрали отряды на спортивном городке. Директор рассказал ребятам о том, что к нам приехали пограничники. Потом пограничники показывали своё оружие. Что-то рассказывали о своей службе. Один из пограничников показал, как работает его собака. Он подавал какие-то команды. Она их выполняла. Всем это очень понравилось. Но для меня всё было, как в тумане.
Я видел только пулемётчика, который стоял рядом с директором. И что-то рассказывал ему, показывая при этом на меня. И они оба улыбались, глядя в мою сторону.
